Оборотень в погонах - Страница 93

Поначалу мы переругивались вполголоса, опасаясь привлечь внимание, но потом незаметно осмелели, и под освященными некогда сводами гуляло эхо. К обеду мы настолько уже одерзели, что я отправился в офис напротив поинтересоваться, как в здешних пенатах насчет пожрать.

Секретарша посмотрела на меня странно, но сообщила, что в подвале находится бывшая институтская столовая, а ныне – кафетерий «Синяя птица», излюбленный сотрудниками обретавшихся в здании фирм и фирмочек. Так что ежели у господ аквариумистов возникнет желание…

Желание было. Мы скатились по лестнице не хуже отпущенных с урока семинаристов, и уперлись в негостеприимно закрытые двери столовой, откуда тянуло перекаленым жиром и ароматным, но невкусным кофе из кофеварки.

Очевидно, из уважения ко вкусам основных посетителей – купцов, подкупчиков и приказчиков средней руки, да чародеев с золотыми цепями – столики в «Синей птице» были рассчитаны самое большее на троих, чтобы не стеснять почтеннейшую публику, и заполнялись, само собой, по шахматному принципу. В результате нас разметало по всему залу, и Невидимке, которому выпало за всех расплачиваться (я уже начинал волноваться за финансовое положение небольшого нашего отряда), долго пришлось убеждать домового в черном костюме, что вон там тоже сидят наши, и там… Домовой требовал называть себя половым, и делал вид, что не понимает. В конце концов его удалось усмирить, потребовав жалобную книгу, и со стороны кухни поплыли вместе с неаппетитным дымком и звоном посуды тяжело груженые подносы. Слава богу, застиранные до дыр, и все равно неизменно замаранные жиром, какао и почему-то смазкой скатерти-самобранки раешных времен остались в прошлом, хотя ляхремонт, после которого, надо полагать, заведение и обрело свое гордое имя, затронул только зал – в полуоткрытых дверях мелькали мятые казаны с инвентарными номерками на боку.

Смолотив тарелку солянки – дежурного блюда всех послераешных едален, – я вернул способность воспринимать окружающее не через призму острой мизантропии, и в ожидании перемены блюд принялся прислушиваться. Народу было много, места уходивших посетителей тут же занимали новые, и острый слух мой вырывал из многоголосицы то одну, то другую фразу:

– Прикинь, этот муфлон мне впаривал, что персидские ковры хуже японских! В них, говорит, моль не заводится! Я его развел по Кольцевой прошвырнуться…

– В общем, скажи, что, согласно модельному анализу по Дамблдору… Что? Записываешь? По буквам тебе? Де-а-ме-бе… Короче, наплети ему что-нибудь позаковыристее!..

– Нет, с этими, из «Волхва Велимудра», дела иметь нельзя. Они же отмороженные там все, волчий хвост. Тут «Маги-банк» с ними пытался разобраться, так они благочинных с лестницы спустили, с ребятами Гырмаша – знаешь таких? клыки длинней хера – на стрелку выехали, так от тех только половина вернулась. Говорят, у велимудровцев большой блат в нижних сферах, чуть ли не у самого Азрамаила…

– …Ну и впаяли ему шесть лет строгой епитимьи…

– Тут вчера просто анекдот был. Приходит один, торгует контейнер с эфирниками. Шеф размахнулся – ну как же, японская полировка! гравировка! фирма! А у нас работает один парень, въедливый такой, он копнул поглубже – мамочки родные, эти эфирники ближе, чем на сто верст, даже у японского консульства не бывали, обточены чуть не каменным топором…

– Этого мастера-магипулятора, типа, ты гони в три шеи, таких сразу убивать надо, еще до рождения…

– А я вчера ковер помял, представляешь? Сдуру на желтый рванул, а слева на меня – грузовик! Я – в штопор, а там дерево. Весь корд менять теперь, и узор штопать… блин, обдерут как покойника…

Веселая, однако, жизнь у новорусских колдунов.

Через столик налево от нас молодой, школярского вида чародейчик что-то оживленно обсуждал по-французски со старым негром в одеянии жреца вуду. Тот солидно помахивал погремушкой, увешанной крысиными черепами, и многозначительно кивал. Я заметил, что с погремушки в тарелку молодому сыплется мелкий серый порошок, но предупреждать чародейчика не стал. Сам знает, с кем связался. А если нет – глупость должна быть наказуема в уголовном порядке, я всегда так считал.

– Мы ходим по кругу, – пробормотал я, поглядывая на Серова. – Все эти измышления… пустое. Пока мы не узнаем, отчего заварилась эта каша, толку от наших трепыханий не будет.

– Отчего и для чего, – так же вполголоса отозвался аквариумист-убийца.

Я покачал головой.

– Нет. Только «отчего». Вы, наверное, в армии привыкли, что любой приказ отдается для чего-то. Преступления сплошь и рядом совершаются… без цели. Но вот причина есть всегда.

Мы помолчали.

– Все упирается в ненаписанный репортаж Парамонова, – продолжил я, пытаясь собраться с мыслями. К концу девушки вошли в раж, и выдвигали самые дикие предположения: концепция «предварительной фазы Апокалипсиса» казалась еще вполне разумной в сравнении с ними. – Но те материалы, что достались нам, не позволяют восстановить всю цепочку событий… а я даже не могу выдать Карлину своего незнания, потому что он тут же струсит! Заметили, как он с Парамоновым беседовал – коротко, нервозно? Не знает, чего больше опасаться – благочиния или бывших соратников. Мечется между двух стульев.

– Мы постоянно упускаем из виду фактор времени, – заметил Невидимка. – Вся эта афера – устранение Парамонова, потом – свидетелей, – носит отпечаток дикой спешки. Похоже, что…

– Двадцать третье, – перебил я его. – Акция назначена на двадцать третье – так сказал Карлин. Осталось четыре дня.