– Куйвиеглин ап Кулуриэль ыд Эбрин, – промямлил эльф.
Прозвище он опустил, ну да оно меня сейчас не интересовало.
– Обратите внимание, – прокомментировал Шар, устраиваясь на краю ямы, – как легко по имени определить судьбу перворожденного. Назвать сына Взглядом пробужденного – или Зорко блестящим оком, это уже как пожелаете – могла только весьма экзальтированная особа, кстати, в отличие от супруга способная похвастаться староэльфийским именем Увенчанная медью. Готов прозакладывать свою погребальную ладью, что именно с матушкиной подачи наш герой и подался в революционеры – возможно, в пику отцу, которому до верхушечной почки межрасовые разборки…
Пленник покосился на него с ненавистью.
– Ясно, Соколиный Глаз, – подытожил я. – Ну так расскажи мне, о вождь индейцев, на какое число назначен теракт?
– На двадцать восьмое, – тут же соврал эльф.
– Слушай, – пробасил Макс недовольно, – он не принял нас всерьез.
– А ты, – обернулся я к нему, – лучше иди в дом, и подливай девушкам чаю. Не приведи Бог, высунутся, увидят, чем мы тут заняты.
Гном схватился за голову и умчался.
– Еще раз соврешь, – предупредил я честно, – пеняй на себя.
– Может, все-таки порезать его на мокасины? – неожиданно предложил Зорин.
– Ну, зачем так жестоко? Он больше не будет, – пообещал я от имени пленника. – Правда, не будет?
Зорко блестящее око, видимо, вспомнил абажуры из эльфьей кожи – побочный продукт концентрационных алтарей. На лбу его выступила первая капелька пота.
– Двадцать третьего, – пробормотал он. – Если не поступит сигнала.
– А если поступит? – подбодрил я его, молясь, чтобы не выдать ужаса. Какой еще сигнал?
– Тогда двадцать первого, – буркнул эльф.
– Очень хорошо, – похвалил я его. – Возможно, ты еще своими ногами отсюда выйдешь… Когда пришла весточка о нашем бегстве?
– Полчаса назад, – неохотно ответил пленник. – От Хиргортаура.
– Почему, – опять встрял Шар, – доморощенные революционеры так любят внушительные клички? От юношеской впечатлительности? Или им кажется, что, назвавшись Повелителем ужасающей скверны, можно взаправду кем-то повелевать?
– С приказом захватить непременно живыми, и со всеми документами, – продолжил юноша, отказываясь признавать существование презренного коллаборациониста.
– Замечательно! – Я засиял, как фальшивый грош. – А скажи-ка, мил-друг…
– Волкодлак тебе друг! – расхрабрившись, выпалил эльф, и замер в ожидании.
Я не поддался на провокацию.
– Во всяком случае, товарищ, – ответил я, глядя на Зорина.
Тот оскалился совершенно по-волчьи, и, видимо, сделал что-то такое, чего не уловил я, зато заметили оба эльфа – пленник дернулся на распялочной раме, а Шар поощрительно улыбнулся.
– …Так сколько вас тут в Коврове? – закончил я вопрос.
Юноша попытался отвернуться.
– Пятеро, – сознался он. – Если считать Кели, но…
– Значит, до утра можно не беспокоиться, – заключил я. – Пока еще заметят, что тебя нет, да сообразят, да вызовут подмогу… Полагаю, твои товарищи не полезут в чужой дом сами?
Пленник молча помотал головой.
– А что вам от Макса нужно-то было? – без особой надежды на ответ поинтересовался я.
– Не от него, – с раздражением поправил эльф. – От его соработника. Мы нуждались в самостоятельном выходе на…
Он осекся, сообразив, что и так слишком много выдал.
– …На Ковровский метловязальный комбинат, – проговорил я. – Чтобы не зависеть от Кормильцева?
– Я не знаю имени того адана–предателя, который поставляет нам материалы, – с холодной педантичностью ответил пленник.
– И не надо. – Зорин оторвался от стены, которую подпирал. – Пойдемте ужинать, господа.
– А с этим что делать? – Макс высунулся из окна, забыв, что в руке его зажат кухонный тесак, которым он и указал на молодого эльфа.
– Пусть лежит, – ответил Шар. – Перворожденные терпеливей вас… хотя по нынешнему изнеженному поколению не скажешь, – прибавил он, высокомерно взирая на попытки пленника поудобнее устроиться на железных прутьях.
Огромный стол в гостиной пятнами покрывали остатки пиршества: где тарелка с тремя бутербродами, где миска с двумя стебельками соленой черемши, где блюдо, по которому на манер золотого яблочка катался одинокий помидор. В огромной чаше, где еще час обратно шипели и дымились ломти жареной копченой свинины, теперь сиротливо стояла лужица застывающего желтого жира. Пустая бутылка «Капитана Моргана» красноречиво свидетельствовала, что начатое дело всегда следует завершать. Самовар жалобно побулькивал, развевая ароматный дымок над розетками из-под варенья. Синий алановый чай непозволительным образом мешался в чашках с янтарным цейлонским. Я украдкой расстегнул ремень и сыто вздохнул. За последние дни я потерял пару фунтов веса – частые перекидки из человека в волка и обратно отнимают уйму сил – но теперь, кажется, все вернулось на круги своя. Вздох плавно перешел в зевок. Спать хотелось зверски – фактически мы пробыли на ногах двое суток.
В гостиной мы с Невидимкой были одни. Девушки, сославшись на поздний час, удалились почивать в подвал – сколько я мог судить, под одноэтажной хибарой располагалось подземелье не хуже пресловутой Мории; Шарапов с хозяином отправились следом – инвалид ухитрился задеть самое чувствительное место гнома, то есть самолюбие, заявив, будто тот ничего не понимает в клеймах эльфийских оружейников начала Пятой эпохи, и оба удалились спорить над музейными каталогами. Даже кот Македонский убрел куда-то – полагаю, на ледник, потому что в комнате было невыносимо жарко и душно, да вдобавок несло смесью из коры и сушеных листьев, которую вместо табака курят сиртя.