Оборотень в погонах - Страница 47

–-Почему ты решил, – холодно сказал эльф, – что это – не война?

– А что, – Я демонстративно покосился на окно, – нас уже бомбят?

– «Огненные шмели», по-твоему, детские игрушки? – осведомился Шар опасным голосом.

– В любом случае, – отмолвился я после очередной паузы, – нам придется проявить активность… как-то обозначить себя.

– Зачем?

– Если уж ты взялся мыслить категориями Сунь-цзы, – усмехнулся я, – то попробую пояснить на понятном тебе языке. Противник нанес первый удар, так? Теперь ход за теми, кого мы условно, до поры до времени, считаем «нашей стороной». И если мы не поторопимся как-то обозначить, что «мы здесь и мы свои», то этот ответный удар может прийтись и по нам.

– Ты думаешь?

– Честно? Шайтан его знает! – сознался я. – Все эти игры рыцарей плаща и кинжала… мы с тобой в них плаваем весьма мелко.

– Мы?

– А у тебя есть опыт в проведении подобных игрищ? – удивился я. – Поделись.

– У меня есть та толика здравого смысла, – проворчал эльф, – которой благие боги обделили вас.

– И что же вещает тебе в ухо эта бесценная крупица, о мудрейший?

– Что влип я с тобой по самое нехочу, – проворчал эльф. – Ладно. Обойди эти ваши «каналы безличной связи» – скворечники с двойным дном и прочий подобный идиотизм. Только вы, люди, могли настолько все запутать и… проклятье, даже слова подходящего подобрать не могу.

– Идиотизировать, – услужливо подсказал я.

– О да! – вздохнул Шар. – А я пока…

– Ты пока – что? – осведомился я минуту спустя, поняв, что по доброй воле мне продолжения фразы не дождаться.

– Поразмыслю, – огрызнулся эльф. – О делах наших скорбных.

– Эй-эй! – улыбнулся я. – Это не шараповская фраза.

– Мя! – подтвердил Македонский, свесившись с аквариума.

Валентин Зорин, четверг, 17 июня

От портала к своей инсуле я брел уже в таком состоянии, что и не заметил этих двоих, покуда трепыхаться не стало поздно.

Амбалы как амбалы. Я бы заподозрил в них волотов-полукровок, если бы не знал, как такие великаны получаются. Когда нарастительные чары на себя по поводу и без накладывают, мышцы прямо на глазах бугрятся. Потом, правда, приходится расплачиваться – организм измывательства над собой не приемлет – но то потом, а так хочется в трудной борьбе заполучить самый толстый бицепс в округе! Даже кровавым —в прямом смысле – потом.

И самое смешное – если не баловаться лишним чародейством, можно добиться тех же результатов. Только при этом ты еще и пользоваться научишься приобретенным богатством, и не останется оно дурным мясом… Но я отвлекся.

А следовало мне – тогда – насторожиться. Обычно подмосковные качки ходят, точно на кол посаженные. Эти же двигались необычно ловко; возможно, потому я и не обратил на них внимания.

Что дело неладно, я понял, только когда сообразил – мне не уступают дороги. Это при том, что был я в форменном кафтане. Окрестному хулиганью при виде меня следовало расползаться по темным углам.

Я уже хотел отодвинуться к бортику, дать дорогу – еще не хватало по дороге домой после такого веселого дня ввязаться в драку – когда громилы разом метнулись ко мне.

Испугаться я не успел. Даже разозлиться не смог, потому что после таких ударов, какой пришелся мне под ложечку, основной эмоцией – по личному опыту утверждаю – оказывается мучительное недоумение. А потом мне засветили в челюсть, и я, кажется, отключился на секунду.

Когда я вновь вернулся в реальность, чьи-то грубые руки до странности профессионально шмонали по моим карманам. Сильный пинок заставил меня согнуться в три погибели. Руки торопливо отдернулись, донеслась из вышины тихая ругань, и протопотали, удаляясь, шаги.

Я перевел дух и со стоном сел, слепо шаря по нагревшейся за день брусчатке. Пальцы наткнулись на что-то мягкое – моя папка.

Осторожно, чтобы не разбить ставшую после удара стеклянно-хрупкой голову, я повернулся. Похоже было, что грабителей привлекла в первую очередь она – три-четыре завалявшихся в ней с незапамятных времен листка были разбросаны по мостовой, разодранные в клочья. И только не найдя в ней ничего ценного, амбалы принялись шарить по сусекам.

Я без особой надежды поискал кошелек. Само собой, того не было. Спасибо еще, что остались ключи – их я обычно пристегиваю цепочкой к поясу. Кафтан порван, корочка – я торопливо пошарил за пазухой – треснула посередке: показывать еще можно, но лучше бы новую выправить.

Надо же, какая нелепость! Господство из отдела по особо грешным избит районными хулиганами. Хоть статью в газету пиши.

Я потер челюсть. Надо бы поторопиться домой, и приложить холодную примочку. Иначе я завтра не объяснюсь перед Свет Никитичем.

К счастью, до моей инсулы оставалось совсем немного. Торопливо, стараясь не показываться редким прохожим, я проковылял последние пару сот локтей, забежал в подъезд и бросил крошек в шахту.

Как всегда, дух почавкал с минуту, прежде чем подтащить из подвала платформу-подъемник. По совести, его давно следовало перезаклясть – на стене шахты еще угадывалась печать приходской канцелярии по безопасности подъемников, но если с цемента отшелушится еще пара чешуек бронзовой краски, чары спадут окончательно, и околдованный сильф с гиканьем устремится на свободу. А если платформа при этом будет колыхаться в районе восьмого, скажем, этажа, то в наш дом придется вызывать экзорцистов – мало ли какой дряни из нижних миров слетится на свежую кровушку.

В этот раз, однако, дух воздвиг подъемник без особенных жалоб – разве что постонал немного ради проформы. Меня, настроенного нападением на подозрительный лад, это, впрочем не успокоило. Не иначе подлая нечисть считает часы до освобождения.