Оборотень в погонах - Страница 49

Истошным визгом квартира огласилась в шесть утра, когда страдавшая хронической бессонницей бабка Дарья из третьей комнаты обнаружила старикана на полу в кухне. К луже крови, в которой валялся Олег Родольвович Кромер, сбежались тараканы, наверное, изо всех соседних квартир, а тараканов бабка не переносила.

– И кто из соседей, по-твоему, его шлепнул? – поинтересовался я.

– А хер его знает! – выпалил Женька и, зажав рот ладонью, воровато оглянулся. Благочинским на службе выражаться не положено. Наложат еще взыскание по церковной части, потом отмаливай.

– Тогда пошли по порядку? – предложил я. – Комната первая занята бабкой Дарьей.

– Язви ее в душу, – пробормотал Женька, и опять прикрыл болтливый рот.

На самом деле бабка и у меня вызывала острое желание куда-нибудь ее уязвить. Допрашивать ее было сложно до невероятия, все вопросы она каким-то образом сводила к ненавистным пруссакам и начинала поливать шестиногих супостатов изысканным, филологически безупречным многоэтажным матом. У меня сложилось впечатление, что бабка слегка не в себе. Вдобавок в комнатушке стоял давний, неизбывный дух тараканьей отравы.

– Похожа она на потенциального убийцу? – поинтересовался я риторически, и сам же ответил: – Не очень. Комната вторая…

– Занималась покойным, – пробубнил Женька.

Олегом, упокой Господи его душу, Родольвовичем. Судя по имени и росту, наполовину карлой. Наверное, все же гномом – это у скандинавов долго было в обычае дружественных нелюдей звать без разбору «альвами», педантичные же немцы всех поделили, прежде чем начать резать – кто «цверген», кто «альвен», кто вообще гоблин. Кстати, отсюда же и орудие убийства. Старикану раскроили череп собственным именным топором. С дарственной надписью – «Досточтимому Олегу Кромеру за заслуги в деле защиты православной веры и Братского Ордена» от орденского маршала Буденого. Я представил себе молодого Кромера на лихом коне, и мне стало дурно. В комнате у старикана висел на стене ковер, тяжелый от пыли, а на ковре были развешаны наградные кресты и нимбы. Видимо, покойный Кромер успел поучаствовать не только в Гражданской войне, но и в Великой Отечественной, потому что успел собрать полный комплект нимбов Славы Господней всех трех степеней – в Гражданку их еще не давали. А уж нимбов Святаго Креста Трудов Господних он заработал аж четыре штуки. При таких заслугах удивительно, что мне не встречалось его имя в учебниках… и что проживал он в коммуналке. Впрочем, в наши времена ветеранам приходится тяжко.

– Сколько ж ему лет-то было? – спросил я.

– Сто пятнадцать, – ответил Женька. – Еще царское время застал.

Для наполовину человека заслуга небольшая – почти все народы живут дольше людей. Разве что орки с гоблинами нас не обошли. А так… я лично знавал эльфов, помнивших Петра Первого. Карлы живут поменьше, но и для них сто лет – всего лишь зрелый возраст. Великанам срок отмерен еще меньший – чуть больше человечьего. Оборотни, строго говоря, не отдельный народ – лично не встречал, но бывают оборотни любой расы, так же, как любое живое существо может стать вампиром; оборотничество не прибавляет жизни, но сам процесс трансформации излечивает почти от всех болезней.

– Едва ли он покончил жизнь самоубийством, – проворчал я. – Комната третья…

– …И четвертая, – продолжил за меня Женька. – Где Кольцовы живут. Вот Васька Кольцов его и шлепнул по пьяному делу.

Упомянутый Васька в данный момент лежал в глубокой отключке и допросу не поддавался. И неудивительно – судя по словам бабки Дарьи, домой он вчера вернулся около одиннадцати, примерно полчаса буянил в коридоре, испугавшись увиденного, в очередной раз разбил зеркальце, после чего удалился в комнату. Дом был старый, добротный, двери – дубовые, зачарованные еще дореволюционными колдунами, и что творил Васька после этого, останется, видимо, тайной. Жена его Марья, щеголявшая свеженьким, с пылу с жару, «фонарем», ничего вразумительного по этому поводу заявить не могла, но утверждала, что муж из комнаты ночью не выходил – не мог.

– Комнаты пятая и шестая, – гнул я свою линию. – Интеллигенты Мисюрины.

– Потап Инннокентьич и Галина Михайловна, – подхватил вошедший во вкус Женька. – Находились в состоянии перманентной идеологической войны с покойным.

Состояние вполне объяснимое – Мисюрины считали, что таким твердолобым орденцам, как их сосед, место в зоопарке, невзирая на боевые заслуги, а Кромер – что таких Мисюриных давно пора отправлять в Сибирь вагонами, как при бывш.святом Иосифе. Конфликт не переходил на уровень рукоприкладства только по причине преклонного возраста обеих сторон. Продукты, тем не менее, и вторая комната, и пятая (в шестой Мисюрин держал свою редкую библиотеку секулярной литературы, в том числе продемонстрированное им уникальное собрание биографий Верховных магистров российского масонства) хранили под замком, из опасения, что коварный враг одолжит у бабки Дарьи тараканьего яду.

– И седьмая комната… пустует уже три года как, – закончил я.

Забавно – квартир в Москве хронически не хватает. Я сам таскаюсь на работу через областные порталы аж из Подольска, восемь ворот до пересадки в городскую портальную сеть. А тут пустует вполне еще жилая комната. Прописанный в ней брат… то есть, простите, господин находился на данный момент в местах отдаленных – шабашил, кажется, в Германии строителем. Пикантность ситуации заключалась в том, что ни о его точном местонахождении, ни о том, жив ли блудный жилец вообще, никто сведений не имел, в том числе и домоуправление. А выселить его никак нельзя было, поскольку квартплата от его имени приходила регулярно.